«Проснулся ночью в нашей квартире, очень хотелось пить. думал о Сирии, об Алжире, жаль не в силах остановить все эти несправедливости, глупости и жестокости, в пропасти катится чертов мир, думал о морали, нравственности и скромности, что во время чумы устроили пир: в еле уловимых своих проявлениях: детях, рисующих солнце, маленький дом, в стремлениях мужчины его построить, быть надёжным мужем, отцом, в женщинах, отдающих себя без остатка, которые умеют мудрыми быть, да и в целом: в людях, с вагонами недостатков, не разучившихся вдруг любить.
думал о Папе Карло, Пиноккио, Лондоне и Париже, о том, сколько в мире чёрных котов, а ещё соседи, живущие выше, слушают парня с глазами Токио, который потерялся в одном из дворов, отсюда интересный тембр голоса, никогда не разбирался: баритон, тенор, бас, но отчётливо помню твои тёмные волосы, скулы, странный смех и грозный анфас.
вспомнились все эти книги разом, примитивно воспевающие хэппи-энд, то, как ты ела, детскую майку в стразах и в плеере твоём вечный джаз-бэнд. почему-то в конце подумал о знаменитых: о Серёже, о Бродском, о Вове Высоцком с любимой Мариной Влади, скажи, мужчине непременно нужно кого-то воспеть, но для чего, чего ради?
я напился, нечаянно облился, вернулся в спальню, чтоб тебя разбудить и все обсудить с тобой, а после вспомнил: квартира не наша, только моя, а ты сюда ни ногой.
теперь мне снова не до чего, мысленно занемог, скажи, для чего придумали пол, без твоих безнадёжно-красивых ног? для чего здесь вазы, джакузи, балкон, музыка и вино? если нет здесь ключиц и запястий твоих- значит нет ничего.»
